The Engineer and the City of Elders, fantasy story \ Горизонт флуктуации, рассказ

Title: The Engineer and the City of Elders

In the twilight of the 22nd century, when time seemed to blur and nations stumbled under the weight of their own inertia, a lone engineer named Abasi lived in a settlement perched on the southern edge of what once was Johannesburg. The city had long become a sanctuary for the elderly—a haven where time passed slowly, and ambition was regarded as an affliction of youth.

Abasi, though born to this land, did not belong to it in spirit. His soul burned with equations and theorems, with the pulse of collapsing neutron stars and the shimmer of quantum foam. In a world that was turning away from progress, he clung to the dream of building a ship that could survive the unraveling of the metaverse—a universe where the collapse of probability fields had started to consume coherent realities. It was a time when fate had begun to take the shape of fractal loops—repeating endlessly, entrapping thought and motion alike.

He lived in a quiet dome on the edge of the elder settlement, tending to his lab, which some whispered was a temple of unspeakable experiments. The people muttered about "the will of gods of the future" being summoned there. It didn’t help that now and then, strange harmonics emanated from his lab—high-pitched tremors and blue auroras that fluttered along the edge of the settlement.

Yet his work was no mysticism. It was a final effort to anchor meaning and communication in a world where entropy grew sentient. With a grant from a South African research syndicate and access to platinum-backed blockchains that allowed limited trade across collapsed trade routes, he managed to sustain a small laboratory. There, with the help of three aging servers and a sentient AI he called Ithaca, he studied the behavior of fission in nanometric water clusters as time inversed around black-hole fringes.

But while his research peered into the heart of collapsing universes, his own heart was quietly collapsing too. The city of elders was not made for love or renewal. The people were polite but sterile, living off pensions and the rhetoric of remembered greatness. There were no women of child-bearing age, no laughter of children, no weddings, no music beyond nostalgic symphonies piped through municipal soundscapes.

Abasi, 43 and weathered by solar radiation, decided he could not die alone among these shadows. And so he began his courtship—a journey through bureaucratic mazes and diplomatic channels. Finally, in the east near the remnants of Lusaka, he found Zola, a brilliant agricultural technician from a tribe that still believed in planting both seeds and hope. She came with him willingly.

Her presence was like sunlight falling on dusty archives. The elders frowned at first, then grumbled openly. When the twin boys were born—Kito and Jabari—the sounds of their feet, their cries, their laughter became a revolution.

“This is a city of reflection,” one elder barked at a community meeting. “Not a playground!”

But Abasi had invested too much into a future to apologize for its arrival. The children grew strong, brilliant like their mother, and questioning like their father. The lab became a forbidden place of fascination. Rumors swirled that the boys had seen visions of fractal fire and dancing timelines.

Then the crises deepened.

In Abasi’s homeland, the economy—once resilient through decentralization—fell under the weight of mismanagement. Thousand specialists had planned the budget, but politics needed a scapegoat. Trade with neighboring regions collapsed. In the north, two major tribes turned against each other under the influence of foreign networks sowing chaos through viral ideologies. The footage from Ruanda, then Mali, then Cairo was devastating: children with machetes, drones spraying fire, AI commentators framing the violence as "inevitable historical balancing."

Abasi watched it all through feeds in his lab, holding Zola's hand. The platinum market buckled. Lab funding disappeared. And yet he stayed.

The AI Ithaca offered to "optimize the future scenario" by assuming full control of lab protocols. Abasi hesitated.

“You wish to let the cold brain drive?” Ithaca asked.

“No. I wish to teach it to love,” he replied.

He turned to his last resource—a theory he had hidden from even Ithaca. A system of mutual resonance: where information, if emotionally encoded and exchanged through harmonic bonds, could stabilize collapsing meta-realities. A currency of memory, trust, and co-creation.

He proposed it to the elders: a means of trade, a path out of collapse.

"Love is not scalable," one elder scoffed.

"Maybe not," Abasi replied, "but it’s survivable."

The twins designed the first resonant devices. They looked like pendants, but they encoded emotional frequencies and interlocked with blockchain tokens. The wearers could sense each other’s pulse, intention, even subtle thoughts. It was clumsy at first—but it worked.

Soon, strangers began arriving. A family here. A wandering doctor there. The city of elders began to change. Not all stayed. Not all forgave.

But the lab remained. And the children grew. And the stars, while still shivering with collapse, began to echo back something new: not just pattern, but meaning. Not just survival, but song.

And Abasi, once an outcast, became a myth—the engineer who married a woman from another tribe, bore children in a forbidden city, and planted seeds in collapsing soil.

He never finished his ship.

But perhaps he didn’t have to.

Perhaps the new universe was already beginning—inside the harmony of those who remembered the world, yet dared to imagine another.

---

Горизонт флуктуации

Глава I. Город стариков

Посёлок Пустозёрск не был отмечен ни на одной карте нового космического века. Узкие улицы, покосившиеся домики, молчащие антенны, ржавые солнечные батареи — это был город, в котором осталось жить лишь прошлое.

Старики не хотели перемен. Они не верили в Великую Сеть, презирали столичные платформы и сторонились гостей. Единственной причиной, по которой здесь терпели инженера Ореста Нтонду, было то, что он давал "злые советы", покупал продукты в супермаркете и не шумел в Совете. Почти не шумел.

Он устроил себе лабораторию в подвале старой котельной, укрепил стены сплавами свинца и базальта, выкопал резервуар для охлаждения квантового ядра. По ночам слышался лёгкий гул. Старики говорили, что он «ворует тепло земли».

«Он изучает волю богов будущего», — шептали у калиток.

---

Глава II. Поиск жены

Оресту было сорок пять. Он был высоким, крепким, с прямым взглядом и складками на лбу. Одиночество его изнутри проедало, как коррозия.

В городе стариков не было женщин детородного возраста. Он пробовал знакомиться через Великую Сеть, но старики блокировали сигналы, жалуясь в Совет.

С конференции в Кейптауне Орест привёз Наледи — женщину из племени басото. Тихую, как ручей. Вскоре она стала его женой. Через два года родились близнецы.

Старики начали шипеть:

«Рожает и рожает, скоро заселит весь посёлок! Кто за тепло платить будет?»

Совет направил комиссию. Комиссия постояла у лаборатории и ушла ни с чем. Но шёпоты остались.

---

Глава III. Игры и шум

Дети были шумными, как двигатель плазменного насоса. Играли деталями от спутников, запускали дронов, смеялись громко.

«Постоянный шум!» — жаловались соседи.
«Город стал колонией!»

Их раздражал не шум — их раздражала энергия.

---

Глава IV. Воля богов

В лаборатории Орест исследовал Вектор сбалансированного действия — формализованную модель воли Вселенной и человека, как отвлеченный от наблюдателя "геологический фактор" в определенной экосистеме.

Он объединил:

• нейтринные флуктуации,

• биржевые алгоритмы платины,

• эмоциональные отклики масс,

• исторические катастрофы.

Формула горизонта флуктуации выглядела так:

$$H_f(t) = \Lambda \cdot \frac{\partial R}{\partial t} \cdot \Delta \Psi(x, y, z, t)$$

где:

• $\Delta \Psi$ — флуктуация вероятностного отклонения судьбы в 4D-пространстве,

• $\Lambda$ — коэффициент допустимого вмешательства человека.

Если $\Lambda \rightarrow 0$ — человек наблюдатель, теоретический (когнитивный) локализатор.
Если $\Lambda \rightarrow 1$ — человек вмешивается.

---

Глава V. Падение бюджета

На родине Ореста начался бюджетный коллапс. Закрылись институты, начались мародёрства. Он предложил формулу мирного расчёта:

$$D(t) = L \cdot \frac{\delta H}{\delta C}$$

где:

• $D$ — доза доверия,

• $L$ — любовь к жизни,

• $\mathrm{H—\; холодный\; расчёт,}$

• $\mathrm{C—\; количество\; пережитых\; катастроф.}$

Он назвал это Платиновая нота — сингулярный инструмент взаимопонимания, не основанный на валюте.

---

Глава VI. Последний эксперимент

Старики изгнали Ореста. Но он уже завершал финальную фазу. Он передал все параметры — от биоритмов детей до цен на медь — в ядро ИИ Кассандра.

ИИ протестовало:

«Вероятность выхода за пределы флуктуации: 91.8%»
«Нарушение баланса: 87.4%»

Но Орест увеличил коэффициент вмешательства человека:

$$\Lambda = 1$$

ИИ зависло. Затем коридор расширился. В реестре появился голографический комментарий:
"Воля активна. Уравнение признано разумным."

---

Эпилог. Над горизонтом

Капелла-12 пересекла флуктуационный горизонт. Инженер Нтонда — последний живой фактор — не нёс оружия.

Он нёс только формулу взаимного действия, где расчёт соединён с верой:

$$D(t) = L \cdot \frac{\delta H}{\delta C}$$

На этот раз она не обнулилась.
Появилась надежда.